Луч во тьме - Страница 10

Если в этой борьбе погибнем, передайте нашим друзьям и близким, что мы до последних дней жизни с честью носили имя коммуниста.

Прощайте, товарищи!

Киев, Черная гора, 1942 год».

Под письмом поставили свои подписи…Потрескивает фитиль — в коптилке иссяк керосин. На дворе уже светает. Не заметил, как промелькнула ночь. Надо поспать. Впереди множество дел.

6.

В подземелье гнетущая тишина. Первым не выдержал Володя и затянул баском:

Ревела буря, дождь шумел…

— Тихо, ты… — оборвал певца Кочубей.

— Эх, товарищ секретарь, сухой ты человек. Как же без хорошей песни? Мы потихоньку. Давай, Никита!

И к Володиному баску присоединился тенор:

…Во мраке молния блистала,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…

Три дня назад у Ананьевых появился новый жилец. Зашел в хату иссохший, с большими темными глазами, и сразу сел на скамью.

— Доброе утро, кума, — обратился он к Вере Давыдовне. — Не прогоните? Сейчас такое время, что человек человека, словно волка серого боится.

— Никита! — вскрикнула Ананьева. — Где же твоя семья, Федора, дети?

— Не знаю. Три месяца как из дому. Вот так и слоняюсь…

Вера Давыдовна посмотрела на Никиту и смахнула слезу. Она хотела было накормить его, но Никита покачал головой:

— Мне бы полежать немного. Четвертую ночь не сплю.

Когда вечером из подземелья вылезли Володя и Григорий, Вера Давыдовна сказала:

— А у нас гость, вон там на кровати. Как заснул утром, так еще и не просыпался.

— Кто это? — подскочил к кровати Володя.

— Не узнаешь свояка? Это же Никита.

— Что фашисты делают с людьми! Какой красавец был… Никогда бы его не узнал, — прошептал Володя, вглядываясь в спящего Никиту.

— Надежный ли человек? — спросил Кочубей. — Нам позарез сейчас нужны люди.

— Как за себя ручаюсь за него! — сказал Ананьев. — Я его хорошо знаю. Он был бухгалтером в Трипольской МТС.

Так под Черной горой появился еще один подпольщик — Никита Сорока.

Трое мужчин трудились от зари до зари. Никак не удавалось раздобыть типографскую краску, а друзья Бориса Загорного все еще мастерили станок для печатания листовок, — приходилось писать от руки.

Каждый листок бумаги, который покупали на базаре, разрезали пополам. Ничего, что листовки получались крохотные. Они сообщат советским людям, что коммунисты не сложили оружие, что они действуют, борются, призывают бить ненавистного врага.

На столике растет стопка листовок. Кочубей каждую перечитывал, следил, чтобы писали разборчиво.

«Товарищи железнодорожники!

Саботируйте работу на транспорте! Уничтожайте поезда с техникой и живой силой врага…»

Подпольщики торопились. Завтра должен приехать Ткачев, он повезет листовки в Нежин. А там Демьяненко и Черепанов понесут их в транспортные депо, на станции…

Кочубей плохо спит по ночам, курит всякую дрянь. Ему не дает покоя мысль о том, что происходит на фронтах.

До них доходят лишь слухи. Одни успокаивают, другие волнуют. Гитлеровское радио врет, будто немецкие войска уже около Севастополя, а люди говорят, что Красная Армия перешла в наступление под Харьковом и оккупанты несут большие потери.

Надо достать радиоприемник. Без радио они не смогут развернуть агитацию среди киевлян. Володя Ананьев что-то мастерит из старых деталей, но не хватает ламп. Где-то на Саперной Слободке друг Черепанова безуспешно возится со старым приемником. И Борис с Толей Татомиром тоже пытаются сконструировать приемник.

Через несколько дней Оксана Федоровна Тимченко с Лидой Малышевой отправятся на село. Будут менять мыло на хлеб. Надо и им хоть штук двадцать листовок дать. И Григорий сел писать свое первое воззвание к колхозникам.

Хотелось найти настоящие, сильные слова.

— А ну, хлопцы, послушайте, что я тут сочинил, — Григорий пододвинулся поближе к коптилке.

«Друзья, товарищи колхозники!

Не верьте клятым фашистам. Родная Советская Армия живет, борется! Она непобедима, она выстоит и прогонит гитлеровских бандитов с советской земли.

Держитесь, братья и сестры! Прячьте хлеб, чтоб он не достался гитлеровцам, скрывайте своих сынов и дочерей, чтобы оккупанты не могли угнать их в Германию. Там их ждет страшная каторга.

Смерть немецким оккупантам!»

— Правильно, Гриць! — сказал Сорока. — А я так не напишу, нет у меня нужных слов. Видно, мало учился.

— Не журись, Никита! Еще научишься, а сейчас давайте скорее переписывать, нет уже сил, — тяжело вздохнул Володя.

— Да, душно, — и Кочубей расстегнул ворот сорочки.

Коптилка судорожно мерцала — в подземелье под Черной горой почти нечем было дышать. Вдруг в тоннеле что-то зазвенело. Это Вера Давыдовна, как бы почувствовав, что хлопцы задыхаются, подала сигнал: на-гора!..

А в это время в домике Лиды Малышевой заговорил самодельный приемник. В комнату влетел голос родной Москвы. Над приемником с наушниками склонился Борис Загорный. Затаив дыхание, все слушали передачу.

Москва сообщала об ожесточенных боях на Керченском полуострове. Правда, сообщение неутешительное: наши войска отошли на новые позиции. Но Красная Армия борется! На Харьковском направлении наши войска перешли в наступление. Выходит, то, о чем киевляне говорили шепотом, — правда! Об этом надо немедленно написать листовку. Пускай знают люди, что лишь за один день 12 мая 1942 года советская авиация уничтожила 32 немецких танка, 220 автомашин с войсками и грузом, много оружия…