— Этому парнишке можете доверить какую угодно работу, Николай Васильевич. Ручаюсь за него.
И вот они идут вдвоем в Киев: старик, в котором вряд ли кто узнал бы старого большевика Николая Васильевича Бойко, до войны руководившего крупным рыбтрестом, и комсомолец Толя Лазебный. В 1922 году в маленьком украинском селе Заваловке кулаки убили его отца, питерского кузнеца, участника революции 1905 года Никона Лазебного, которого сам Ленин послал на Украину помогать крестьянам укреплять Советскую власть. И матери своей не помнит он — рано похоронили ее, бедняжку. Вскоре и трое сестер одна за другой померли от голода. С тех пор Толик и пошел по жизни один…
Поздно Бечером путешественники остановились около покосившейся хатенки:
— Люди добрые, пустите переночевать! — забасил Николай Васильевич.
— Беда, да и только. И ночью покоя нет: то супостаты, то свои, — бубнил за дверью гнусавый голос. Щелкнул засов, и растрепанная седая старушка появилась на пороге. — Да заходите уж, черт носит вас по ночам…
Утром Бойко и Лазебный двинулись дальше. Только к вечеру добрались они до Подола и остановились возле Красной площади. Николай Васильевич посмотрел вверх. Занавеска на окне на втором этаже справа от ворот была задернута: значит, можно.
Бойко поклонился часовому:
— Разрешите к пани Омшанской.
Часовой пропустил их.
Дверь, в которую Бойко пять раз постучал, сразу открылась.
— А-а, Николай Васильевич! — раздался в темноте певучий женский голос, и Мария Омшанская впустила Бойко и Анатолия в квартиру. Анатолий увидел двух мужчин — то были Кочубей и Шешеня. Они сидели за столом. Бойко поздоровался и представил им Анатолия.
— Потолкуйте с ним. А мне, Маша, разреши помыться, — и он вышел вслед за хозяйкой.
Анатолий присел к столу.
— Чай будешь пить? — русый мужчина поднес кружку к самовару, который пыхтел, как паровоз.
— Наливайте, — сказал Анатолий, настороженно оглядывая комнату.
— Ну, давай знакомиться, парень.
Так Лазебный вошел в подпольную парторганизацию «Смерть немецким оккупантам!».
Кочубей доверил Анатолию создание на 49-м километре Житомирского шоссе подпольной группы. Ей было поручено раздобыть продовольствие для партизанского отряда, действовавшего в тех местах.
На следующее утро по Житомирскому шоссе снова брел маленький Анатолий. Он наконец нашел то, что так настойчиво искал.
Дожидаясь Бойко и Лазебного, Кочубей время даром не терял. Вместе с Шешеней они разработали план операции по уничтожению фашистского интендантского склада. Сначала между ними возник спор. Николай считал, что Кочубею нельзя принимать участия в опасных операциях. «Твое дело руководить, организовывать», — настаивал он. Но Григорий категорически заявил, что пойдет вместе с ними.
Примерно с месяц назад отец Сергея Ананичева — Константин Кузьмич познакомился с дворником этого склада — дедом Николаем. Убедившись в том, что старик свой, Константин Кузьмич свел его с сыном Сергеем и Николаем Шешеней. Те быстро столковались с дедом.
Склад был расположен вблизи Киево-Печерской лавры. Старые складские помещения прятались среди вековых дубов. Заборы тянулись до самых днепровских склонов. Тут и жил дед Николай возле будки с двумя огромными овчарками. Склад тщательно охранялся. В воротах стояли немецкие часовые, а по двору бегали овчарки.
И вот настал этот день: вечером склад должен быть уничтожен. Дед сообщил, что все благоприятствует им: на складе собрано много разного обмундирования. Припас он и бочонок с бензином: значит, горючее есть!
До лавры друзья добрались засветло. Залегли на склоне. Высокая, еще теплая от дневного солнца трава хорошо их скрывала. Ждали, пока стемнеет. Наконец наступила темная беззвездная ночь. Ананичев перебрался через забор, чтобы помочь деду. (Сергей уже давно похаживал к деду и сумел приручить собак.)
Кочубей приподнялся с земли. Что там сейчас делает Сергей? Григорий слышал, как в груди колотилось сердце. А может, это не у него, а у Шешени? Григорий тихонько окликнул друга. Николай сказал:
— Как медленно тянется время…
О чем думал Шешеня? Может быть, о том же, что и Кочубей: не в последний ли раз они видели сегодня старого сторожа, Сергея Ананичева, смелого комсомольца, душевного друга? Может, их уже схватили?
Нет, на складе тихо. Кочубей и Шешеня имели оружие, и они готовы были до последней капли крови защищать жизнь старика и юноши.
Собирался дождь. Хоть бы не помешал пожару. Вдруг вечернюю тишину прорезал тихий свист: сигнал Сергея. Кочубей и Шешеня вскочили с земли, приготовили оружие.
В небо взвился огненный столб. На складе засуетились, запрыгали часовые, залаяли овчарки. А Сергей с дедом словно сквозь землю провалились.
— Серге-ей! — не выдержал Григорий.
Шум на складе нарастал. Огонь бушевал. Пламя взвивалось вверх высоким столбом. В ворота влетело несколько пожарных машин. Донеслись автоматные очереди.
…Пройдут годы, на живописных склонах Днепра вспыхнет огонь Славы в память тех, кто спит вечным сном на этой добытой в смертельных боях родной земле. Огонь будет гореть и в честь четырех смельчаков, которые однажды летом 1942 года совершили этот героический подвиг.
До войны здесь цвели розы — красные, белые, желтые. Григорий очень любил эти прелестные цветы, неповторимые в своей чарующей красе. Сейчас роз не было. Но были каштаны, клены, был Тарас Шевченко, были — тихие и безлюдные сейчас — аллеи любимого киевлянами Николаевского сквера.